Энциклопедия Кольера - романтизм

Три поколения, которые определяли характер интеллектуальной жизни западного мира между 1770 и 1850, вошли в историю под названием романтиков. Понятие "романтизм", как и другие понятия, возникшие в процессе борьбы идей (такие, как классицизм, Возрождение, пуританство, барокко), остается неопределенным. Подобно всем явлениям, характеризуемым этими терминами, романтизм должен трактоваться двояко: это, во-первых, некоторые устойчивые качества человеческого сознания, а во-вторых, эпоха, в которую эти качества становятся главенствующими в культуре. Чтобы понять романтизм в первом из этих значений (оставляя в стороне второе, относящееся к историческому периоду между 1770 и 1850), мы должны абстрагироваться от бытового смысла термина "романтичный". В действительности слово "романтизм" происходит от нескольких понятий, имеющих то или иное отношение к романскому миру. Прежде всего подразумеваются языки, на которых говорили народы, жившие на юге Европы после падения Римской империи, - все они возникли из классической латыни. Архитектурный стиль, преобладавший у этих народов в описываемую эпоху, тоже принято называть романским. Говоря о "романтической истории", имеют в виду рассказ, созданный на одном из этих живых языков: естественно, что такому рассказу свойственна простота изложения, - он стремился быть интересным для всех слушателей, и увлекательные приключения описывались при помощи узнаваемых деталей. Таким образом, эта словесность представляла собой нечто противоположное классике сразу в двух отношениях: ее простонародный язык противостоял классическому литературному языку, а будничный, правдоподобный материал народных баллад и сказаний контрастировал с благородной, "возвышенной" тематикой, характерной, например, для классической трагедии. Лишь при том условии, что нам известен характер этих отступлений от классических норм, может быть понят великий культурный сдвиг, когда классицизм 17 - начала 18 вв. сменяется в конце 18 - первой половине 19 в. романтизмом. Преобладающий интерес переместился из области высокого, благородного, классического по стилю в сферу общепонятного, правдоподобного, романтического по характеру стиля и тематики. Те, кто возвестил об этой новой тенденции, обладали вкусом к народным сказаниям, поэзии, музыке и начали с того, что обратились к жанрам, которые на протяжении полутора столетий пренебрежительно рассматривались как слишком мелкие и безыскусные. Таким образом, существенным качеством истинного романтизма является преобладающий интерес ко всему простому и естественному, любовное внимание к чувствам и переживаниям обычных людей, к повседневной жизни, которая заключает в себе истину, особенно если эта жизнь протекает в естественной среде, - словом, отказ от того искусственного, что неизбежно сопутствует городской цивилизации. Глубокие изменения вкусов и установок не происходят в одночасье, и поэтому для рассматриваемого периода характерна преемственность, которая соединяет классический 18 век и романтическое движение 1790-1800-х годов. Именно деятели т.н. Просвещения начали собирать и публиковать популярные в народе баллады, а дикорастущий английский сад предпочитали правильно разбитым французским паркам, именно они попытались вытеснить трагедию в стихах, изображающую образ жизни высокой аристократии, предложив написанную прозой пьесу или сентиментальный роман, рисующий семейные отношения, причем особенно их привлекало все чувствительное, сопровождающееся бурными слезами и объятиями. Их восхищали искусственно стилизованные руины в готическом духе, резко выделяющиеся на фоне безукоризненной правильности классицистского стиля в архитектуре. Что-то искусственное заключалось в самом побуждении, продиктовавшем этот возврат к простоте и правде чувств. Однако оставалась неподдельной потребность воплотить такие переживания и мысли, которые долгое время подавлялись или игнорировались. Обращаясь к предтечам романтизма, мы убеждаемся, что их мышлению были присущи особенности, не сочетающиеся друг с другом. Так, С.Джонсон, будучи в полной мере человеком 18 столетия, утверждает, что Лондон способен одарить всем, чего ни пожелает душа, но вместе с тем он знает столь глубокие и искренние религиозные чувства, что его уже никак не отнесешь к числу "просветительских". Поэт и критик Г.Э.Лессинг высказывается о нравственных вопросах и о поэзии как убежденный классицист, однако, касаясь драмы, отстаивает "дикого", не признающего правил У.Шекспира, ставя его творения выше тщательно отделанных пьес Вольтера. Х.Уолпол, дилетант, обожающий пересуды в гостиных, на первый взгляд, кажется воплощением светскости и фривольности, тем не менее именно ему принадлежит первый готический роман Замок Отранто, произведение, преследующее цель вызвать у читателя ужас и использующее для этого самые фантастические поверья. Всплески чувств, не нашедших воплощения в литературе, порождают также мистификации Т.Чаттертона, а затем Дж.Макферсона, Поэмы Оссиана которого заставили позабыть о классической эпике на полстолетия. Во Франции Д.Дидро возглавляет Энциклопедию, это детище Просвещения, и вместе с тем стремится укрепить авторитет прозаической драмы, а также объявляет поучительными романы С.Ричардсона с выраженными в них моральными переживаниями. Наконец, Ж.Ж.Руссо, первым открыто порвавший с просветительскими доктринами, и в творчестве, и в самой своей жизни осуществляет почти все устремления нового движения. Произведениями Руссо впервые с необходимой полнотой выражено новое представление о человеке и достойной его жизни. Не являясь ни бунтом против предшественников, ни формой реакции на их взгляды, романтизм предстает как радикальное осуществление тех начал просветительства, которые можно было бы назвать его оборотной стороной. Этим объясняется и тот факт, что событие, значительное для всей европейской истории - Французская революция, - является апогеем Века разума, но в то же время неиссякающим источником коллизий и проблем, характеризующих собственно романтизм. Дата 1789 может рассматриваться как рубеж, разделяющий предромантизм и период полного расцвета романтической культуры. Это была в полном смысле слова новая культура, так как революция разрушила и смела старые формы мышления: не только монархические и феодальные, но и просветительские и классицистские. Те, кому к 1800 исполнилось от двадцати до тридцати лет, уже не были последователями и учениками своих прямых предшественников. Среди людей этого поколения был политический мыслитель Ж.де Местр, который, ненавидя революцию и все ее следствия, тем не менее не мог не принимать ее во внимание. Местр был романтиком-монархистом, другие романтики оказались приверженцами республиканского устройства, социализма, анархизма. Некоторые тяготели к консерватизму, других больше влекли либеральные или радикалистские тенденции. Одни пропагандировали ортодоксальную религиозность, другие были убежденными пантеистами или атеистами. Единство романтизму как определенному периоду истории культуры придает свойственная ему вера в необходимость переустройства, устремление к созиданию после гигантской встряски. Если у нас достаточно оснований аргументированно утверждать, что существует человек Возрождения, то их не меньше и для того, чтобы говорить о романтике как особом типе личности. Между людьми, которых разделяет три столетия, много общего: и 16, и 19 век нуждались в человеке сильных страстей и героических устремлений, решившемся создать новый порядок вещей на развалинах прежнего; и та, и другая эпоха ознаменованы великими свершениями во всех искусствах, но также и громадными неудачами и трагедиями; и для той, и для другой характерны ярко выраженный индивидуализм и огромное многообразие человеческих типов. Поэтому свойственный каждой из эпох тип личности подвержен модификациям, на что указывают биографии виднейших их представителей. Дж.Г.Байрон, например, был либералом и республиканцем, тогда как В.Скотт - консерватором и монархистом, однако дух творчества делает и того и другого романтиками. Если задачей Просвещения были критика, разрушение, насаждение истины, то романтизм утверждал творчество, новаторство, постижение. Есть и другое различие: просветители в своей деятельности опирались на мысль о том, что несколько простых разумных принципов могут применяться всегда и всюду. Философы предшествовавшего периода, как правило, были рационалистами типа Р.Декарта и И.Ньютона. Во имя торжества разума, обладающего универсальным значением, они и стремились подорвать основы, на которых держался прежний порядок вещей, на их взгляд, представлявший собой нагромождение нелепостей. Романтики сочли эти верования 18 столетия слишком наивными и отвлеченными. Их увлекала многоликость мира, абстрактные истины они стремились испытать и дополнить конкретными наблюдениями. Де Местр говорил, что ему доводилось иметь дело со многими людьми - французами, русскими, персами, - но никогда с Человеком. С этим суждением полностью согласились бы и два других романтика, которые, если ограничиться поверхностными наблюдениями, были антагонистами: Э.Бёрк, противник Французской революции, и Руссо, чьи идеи способствовали ее наступлению. Относительно того, что мир людей и явлений не может быть простым, единообразным, разумно устроенным, но предстает сложным, многоликим и нередко иррациональным, между романтиками не возникало расхождений. Этим объясняется интерес к истории, необычайно выросший в тот период. История побуждала изучать каждый народ по отдельности, прослеживая, как сформулировал Бёрк, его не прерывающуюся жизнь посредством следующих одно за другим новых рождений. В свою очередь, подобный взгляд способствовал подъему культурного самосознания народов, которое пришло на смену преобладавшим в 18 в. наднациональным верованиям и требованиям верности своему монарху. Примеры нового национального сознания явили немец И.Г.Гердер и итальянец Дж.Мадзини. Это сознание было культурным в том смысле, что воспринимало каждую нацию как уникальную сущность, ценя ее особенный вклад в культуру, составляющую достояние всей Европы. Еще не возникало мысли об абсолютном превосходстве той или иной культуры, не было ни гегемонистских, ни националистических побуждений; Европу воспринимали как букет, составленный из самых разных цветов. Интерес к национальному прошлому не мог не пробудить внимания к Средневековью, потому что каждый народ обнаруживал свои корни в этой эпохе. Романы Скотта, как шотландские, так и европейские, стали свидетельствами этой широко распространившейся моды на все средневековое, включая готическую архитектуру, исторические памятники, тексты, написанные старинным языком, поиски истоков, к которым восходят те или иные идеи и установления. Вернувшийся интерес к Средним векам совпал с мощным религиозным возрождением. Даже материалисты, атеисты и пантеисты отстаивали свои верования с необыкновенным жаром. Анемичный, надуманный, благовоспитанный деизм 18 в. более не находил опоры.